«Кто стоит лицом к прошлому, а не к будущему, тот не революционер. Оставив Россию в 1875 году, я не переставал отстаивать свои позиции и одновременно спасать свою душу от засилия хищников в разных пунктах земного шара, но всё по той же программе: ретироваться на заранее подготовленные позиции только тогда, когда уже нет возможности удерживать их…Счастлив, что после 40-летней службы делу революции в России дожил до падения нашей Бастилии».    

Эти слова на исходе своей удивительной, необыкновенной, состоявшей из невероятных, подчас фантастических хитросплетений жизни произнёс один из видных революционных деятелей второй половины девятнадцатого века и первой половины века двадцатого Николай Судзиловский. Еще в детстве на конкретных примерах познавший несправедливость, он, в условиях отсутствия готового рецепта победы, постоянно метущийся в поисках выбора путей для лучшей жизни угнетённых масс и освобождения страны от царизма, на практике проверяя теоретические изыскания методов борьбы с существующим строем и пытаясь внедрить их на практике, не находил поддержки среди тех, кому старался вызволить из неволи, сделать свободными их самих и их труд. И не находил отклика. Но не сдавался и всё равно продолжал бороться. И потому заслуживает признания и уважения. Ещё больше поражают и заслуживают уважения его глубокие и разносторонние познания. Верхом его философских изысканий, основанных на богатом практическом опыте борьбы, стал написанных в 1891 году, но так и не изданный труд почти в 900 страниц. «Наша жизнь полна самой беззаветной лжи, самых чудовищных духовных фикций. Но нигде эта ложь не выступает с такой яростью, с таким жестоким укором, как в так называемом духовном государстве».         

Энциклопедически образованный, потрясающей судьбы человек: философ, врач, доктор медицинских наук, открывший «русские тельца», появляющиеся в слизистых оболочках при воспалительных процессах, географ-путешественник, за 55 лет скитаний совершивший кругосветное путешествие, публицист, этнограф, химик, биолог, знавший восемь европейских языков, а также китайский, японский и канакский, член Американского общества генетиков и научных обществ Китая и Японии, первый Президент сената Гавайской республики и самоотверженный борец за счастье трудового народа, или, как он себя называл, «практический революционер», который ещё с юношеских лет пытался сделать окружающий его мир хотя бы немножечко лучше, чем его застал…

Вот далеко не полное, что вместила в себя его поражающая воображение жизнь («А можно ли столько успеть за 80 лет?»), окончившаяся от тяжёлой формы воспаления лёгких 30 апреля 1930 года на пути из Азии уже в Советскую, новую для него Россию, в которую он рвался вернуться насовсем и которую покинул в молодости, чтобы, как окажется, уже никогда больше её не увидеть. После смерти Судзиловского из китайского города Тяньцзиня в Прагу был перевезён его личный архив, после освобождения Чехословакии от немецко-фашистской оккупации он оказался в Москве, но был обнаружен в одном из хранилищ лишь 23 года спустя…            

… Он родился 3 декабря 1850 года в Могилёве в обедневшей белорусской дворянской семье с восемью детьми и был среди них самым старшим. (Впрочем, по высочайшему повелению царя слово «Белоруссия» тогда уже не употреблялось: десятью годами ранее крестьяне белорусской деревни с многозначительным названием Новые Дороги решились передать Николаю Первому при встрече прошение об освобождении от помещичьей власти, но разозлённый этой вольностью «быдла» царь специальным указом запретил термин «Белоруссия».) О трудной жизни простого люда, особенно крестьян, юный Николай знал хорошо: информацию о ней он черпал из рассказов приходивших в их дом просителей, ждавших помощи от главы семьи, коллежского асессора и секретаря Могилёвской палаты гражданского и уголовного суда Константина Степановича Судзиловского. Даже сам постоянно испытывая материальные трудности, отец тем не менее помогал просителям, а сын-гимназист Николай переписывал бумаги и постигал тайны судебных тяжб, что во многом предопределило его дальнейший выбор: после окончания с отличием Могилёвской гимназии он поступил на юридический факультет Петербургского университета, который, впрочем, так и не окончил из-за боязни быть арестованным за принадлежность к революционному обществу - незадолго до окончания первого курса, в мае 1869 года, на имя ректора университета он, уже «неисправимый нигилист» и, характеризуемый Третьим отделением как «заражённый ядом нигилизма», подал прошение о предоставлении ему отпуска. Впрочем,  

уже успевший понять, что учебные заведения как орудия полицейской муштровки и инкубаторы чиновничества забивают головы учащихся различным «метафизическим, лингвистическим и технологическим» хламом, а школы и сельскохозяйственные вузы не могут дать сыну земледельца навыков ведения хозяйственника, а сын промышленника после окончания российского инженерно-технического института беспомощен на заводе или фабрике», Судзиловский едва ли горевал об оставлении университета.  

Из столицы он перебрался в Киев и поступил на медицинский факультет университета, где быстро сошёлся со многими учившимися здесь белорусами, образовавшими землячество, что помогало им и объединяло их в учёбе и революционной деятельности, которая захватила его с ещё большей, чем в Петербурге, силой, и сделала его руководителем одного из народнических кружков, отличавшихся от других подобных кружков отсутствием запрещённой цензурой «крамольной» литературы. Читали тут и обсуждали «Политическую экономию» Милля, «Исторические письма» Миртова (Мартова), первый том сочинений Лассаля, а после чтения обсуждали вопросы влияния окружающей социальной среды на человека и разлагающего влияния общества на личность и уродующего её, что в итоге позволило выработать отрицание уродливого общества как «всемогущего молоха» и сойтись во мнении, что народ смирился с возведённым в ранг политики насилием и обманом и позволяет господам господствовать над собою. Однако «изученный» Лассаль, считавшей пролетариат, а вовсе не крестьянство, движущей силой,  больше привлекал внимание кружковцев, в итоге выработавших представление о том, что только в построенном на социалистических началах обществе можно реализовать нравственные идеалы человечества. Его члены кружка Судзиловского делили на две категории – трудящихся и тунеядцев: первые ценою своего тяжёлого и низко оплачиваемого труда создают богатства, а вторые их присваивают, не имея на то права. Эта «болезнь» общества, по мнению кружковцев – будущих врачей, подлежит лечению. Они доказывали необходимость такого воспитания людей, чтобы те отказывались от своих привилегий, частной собственности, от праздности и становились на путь «коммунистической жизни», иначе, жили за счёт собственного труда и в коллективе-коммуне, к которой, они считали, весь ход истории подталкивает человечество, а оно вскоре поймёт и оценит эти преимущества.

И от теоретического обоснования кружковцы Судзиловского вскоре перешли к практическим делам и начали с отрицания частной собственности именно в своей среде. Однако даже университетские товарищи их устремления не поддержали, воззрения не нашли ни малейшего отклика и в крестьянской среде, которой было не то что не до политики и политических  свобод, но даже до образования.

Поняв, что русское крестьянство обречено на прозябание и неспособно откликнуться на их призывы, кружковцы потеряли интерес к политике и переключились на реализацию чисто социалистических идей уже не в России, а в Америке, где собирались организовать коммуну русских революционеров как идеальное социалистическое общество и пособие русскому движению. Для реализации своей задумки в создании реального нового общества, свидетельствовавшей о переменах в тактике кружка, кружковцы «американцев» решили собирать средства на «экипировку» первого десанта за океан, однако ни в столице, ни в Москве, ни на Украине необходимых средств не нашлось, и тогда было решено отправиться в Белоруссию. Кое-что удалось-таки собрать в среде белорусской интеллигенции для отправки небольшой группы, получившей задание осесть в штате Канзас, но она была ограблена, и тогда в Киеве решили собрать вторую группу, уже с имевшимися деньгами, в которой был и Судзиловский. Посланцы выехали в США через Швейцарию, где было много обучавшихся там русских студентов, исповедовавших различные революционные идеи. Знакомство с ними и практика революционной борьбы европейского рабочего класса в корне изменили воззрения Судзиловского – он разочаровался в своих американских проектах, стала очевидной иллюзорность ещё не так давно казавшегося разумным намерения создать в США земледельческую коммуну.

Поворот от этой идеи был коренным. Оставалось только вернуться в Россию, но где взять деньги? Сначала их решили заработать на строительстве тоннеля, но их, не имевших строительных специальностей, отказались принять на работу, и не оставалось ничего делать, как пешком отправиться в Женеву, а оттуда в Цюрих и на Родину. А в Киеве уже не было кружка американцев…

Тем не менее захватившая Судзиловского революционная деятельность не давала ему покоя. Он с готовностью отзывается на просьбу наладить с помощью надёжных людей канал для переправки политической литературы в Петербург, где училась его сестра Евгения. Книжное дело сильно увлекло Николая Константиновича: с пропагандистскими поездками он побывал в Одессе, Черниговской губернии и Белоруссии, с артелью плотников во многим деревнях Киевской губернии и вёл с крестьянами разъяснительную работу, но, если от плотничества он испытывал какое-то удовлетворение, то разочарование – от не встречавших у крестьян поддержки призывах подняться на восстание против царизма, и это были самые печальные результаты «хождения в народ», от которого члены Киевской коммуны всё-таки не отказались, считая сближение революционеров с крестьянством как основной силой трудящихся страны, и разработали план создания образцовой земледельческой фермы для жизни и труда. Вполне возможно, веря в неё и в её успех, они хотели создать для не поверивших им крестьян пример, как даже в таких условиях можно наладить нормальную жизнь, а, самое важное, надеялись, что не агитация, а только совместный труд в образцовой школе сельскохозяйственного труда сблизит их с крестьянством, которая должна одновременно стать и школой по подготовке революционеров для агитационной работы в народе.

Такая ферма была создана, но одной её было мало, и потому было решено создать целую их сеть в южных регионах России, оставляя Киевской коммуне роль координирующего, а подчас и руководящего центра. Судзиловский побывал в Орловской, Курской губерниях, Поволжье. Вскоре эти поездки перестали быть лишь ознакомительными, появилось желание внимательно, изнутри изучить деревню, людей и самому стать пропагандистом среди крестьян. На Поволжье, которое уже не раз прежде было охвачено народными волнениями и восстаниями, например, под руководство Степана Разина и Емельяна Пугачёва, возлагались особые надежды. Судзиловский после долгих разговоров с Андреем Желябовым соглашается поехать разведчиком в охваченные голодом губернии. Командированный в один из её регионов – Саратовскую губернию народник Н. Паевский в письме-шифровке сообщал Судзиловскому, что дела «в Саратове очень хороши», однако сетовал на недостаток денег и отсутствие связей с городскими рабочими. В Саратове же в конце мая 1874 года царская охранка, раскрыв всероссийскую явку ходоков в народ, после первых арестов поимела все необходимые сведения о связях, явках и фамилиях революционеров и начала повальные аресты (было арестовано 1400 народников, в 37 регионах России по этому делу привлекались более четырёх тысяч человек, в затянувшемся же на четыре года следствии привлекались всего 770 человек). Фактически было разгромлено движение народников. Лишь одному Судзиловскому удалось скрыться. Царь придавал судебному процессу над членами Киевской коммуны особое значение – не столько, может быть политическое, помышляя окончательно раздавить его, сколько морально унизить «коммунаров»,  обвинив их в разврате и нравственной деградации. Однако попытки обвинения представить их исчадием ада полностью провалились: олицетворяющие самоотверженность «коммунары» в ходе процесса доказали, что ими двигали искренность, чистота помыслов и желание облегчить жизнь простого народа. Такими их, безусловно, воспитал Судзиловский: он, обладая даром увлекать за собою никогда, никому не навязывал своих взглядов и решений, к голосу своего руководителя, жившего только будущим, прислушивались даже не разделявшие его позиции. 

В марте 1874 года Судзиловский приезжает в Поволжье, точнее, в город Николаевск Самарской губернии (ныне – Пугачёв Саратовской области), находящемся неподалёку от охваченных голодом уездов, где к тому времени народники создали опорный пункт и было немало оппозиционно настроенных к царскому режиму раскольников, которых революционеры мечтали использовать в своих целях, как и содержавшихся в местных тюрьмах уголовников, ложно считавшихся ими «горючим материалом» революционеров.                                   

Но осуществить свои планы ни Судзиловскому, ни его товарищам не удалось. Раскольники отнеслись к нему насторожённо, даже пытались обратить его в свою меру и не откликнулись на предложение восстать против самодержавия. Тогда вектор своего влияния Судзиловский переносит на уголовников. С помощью заведующего больницей доктора А. Кадьяна он устроился фельдшером в тюремном замке, чтобы вместе со своим другом И. Речицким, а потом и с помощью приехавших друзей наладить среди них революционную пропаганду. Было задумано организовать их побег из тюрьмы.

«Вначале всё шло по плану, - отмечает в своей монографии «Николай Судзиловский-Руссель» М. Иосько. – 14 июня 1974 года, как и намечалось, уголовники, переведённые доктором А. А. Кадьяном в арестантское отделение больницы, усыпили охранников, перепилили прутья наружной решётки и попытались незаметно выйти. Но тут была поднята тревога, и беглецов задержали. В обнаруженной у них книге оказалась пометка с фамилией Н. К. Судзиловского. 21 июля 1874 года один из главных организаторов «хождения в народ», создатель и руководитель кружков в Пензенской, Самарской и Саратовской губерниях П. И. Войнаральский сообщал своему другу в Петербург: «В Николаевске погром: у пересыльных оттуда арестантов нашли книги. Арестован доктор Кадьян, прочие скрылись, но один (кажется, Речицкий), будучи арестованным, застрелился по дороге…»          

Обыск и аресты на квартире А. А. Кадьяна были произведены 7 июля, Н. К. Судзиловский и С. Ф. Ковалик в это время не были дома. Уже от соседей они узнали подробности происшедшего. Иван Речицкий застрелился во дворе, когда его усаживали в полицейскую повозку. Присутствовавшие при обыске люди слышали, что на вопрос, где находятся фельдшер и его приезжий товарищ, А. А. Кадьян ответил: «Не знаю». Когда при обыске в чемодане Н. К. Судзиловского были обнаружены напильники и другие инструменты отнюдь не медицинского назначения, хозяин дома продолжал твердить о порядочности своих квартирантов и их непричастности к событиям в тюремном замке. Ни во время ареста, ни на следствии А. А. Кадьян не выдал товарищей». 

Саратовский краевед Г. Мишин в своей книге о Судзиловском несколько иначе трактует его деятельность в Николаевске и эпизоды с организацией побега арестантов. По его версии, оказывается, до приезда в Николаевск Судзиловский вернулся в Саратовскую губернию, сначала жил в Покровске (ныне – Энгельсе), а затем перебрался к брату в Николаевск и благодаря доктору А. Кадьяну стал работать фельдшером в местной больнице. Трудно сказать, что для Судзиловского значило фельдшерство, скорее всего, оно было приложимо прежде всего к революционной деятельности, ибо уже очень скоро он принял участие в задуманной народниками смелой и неслыханной для глухой провинции акции. По сценарию и направлению народников он сказался больным, был помещен в арестантское отделение больницы для агитации и привлечения на свою сторону заключённых пациентов-узников, после чего эта взбунтовавшаяся толпа должна была открыть двери тюрьмы. Как описывается в книге, у заговорщиков поначалу всё шло по плану. 14 июня 1874 года один из больных арестантов пригласил конвоиров к себе на чай, в который Судзиловский подмешал снотворное, вскоре сделавшее своё дело. Освобождённые из камер арестанты уже направлялись к воротам тюрьмы, чтобы выйти на свободу, когда один из конвоиров неожиданно проснулся и поднял тревогу.

Как описывает Мишин, у заговорщиков поначалу всё шло по плану. 14 июня 1874 года один из больных арестантов пригласил конвоиров к себе на чай, в который Судзиловский подмешал снотворное, вскоре сделавшее свое дело. Освобождённые из камер арестанты уже направлялись к воротам тюрьмы и выйти на свободу, когда один из конвоиров неожиданно проснулся и поднял тревогу. Беглецов задержали…

Из книги Мишина, однако, можно представить, будто  Судзиловскому, главному организатору и исполнителю побега арестантов полиция простила и дала ему возможность спокойно покинуть Россию и, поменяв фамилию на Руссель, бежать за океан, в далекие Соединенные Штаты Америки. Эта трактовка абсолютно не верная, как непонятно, почему тот отправился за границу.

На основе документов и воспоминаний самого Николая Константиновича, любившего Россию, М. Иосько называет  причины, вынудившие того эмигрировать. Но сначала о поистине детективном исчезновении Судзиловского из-под носа у полиции.

Во-первых, все выезды и подъезды к Николаевску были перекрыты разыскивавшей Судзиловского и Ковалика полицией, во-вторых, через час после того, как оба покинули квартиру, туда нагрянул пристав с предписанием их арестовать. Тем временем разыскиваемые добрались до волжского берега и, понимая, что их тщательно разыскивают и любое место может оказаться ловушкой,  решились на чистую авантюру на пароме переправиться на противоположный, правый берег Волги, чтобы раствориться в большой толпе отправлявшихся на ярмарку и на пароходе отправиться вверх по течению, в Нижний Новгород. «Паром медленно разворачивался кормой по течению. Вдруг из-за пригорка вынеслась тройка. Раздались полицейские свистки. Паром затормозил и снова причалил к берегу. Первым попросили сойти с парома молодого господина. Им оказался помещик соседней губернии, направлявшийся на нижегородскую ярмарку. Предъявив приставу паспорт, он, сдерживая гнев, дал понять блюстителю порядка, что не оставит без последствий этот инцидент и пожалуется самарскому губернатору. Второй пассажир, оказавшийся тоже подозрительным, был немцем-колонистом. Коверкая русские слова, немец наотрез отказался сходить на берег. До пристава донеслись обрывки фраз, из которых он понял, что и с этим пассажиром произошла ошибка. Пришлось извиниться. Бежавших из Николаевска преступников полиция на пароме не обнаружила, хотя по имеющимся у пристава приметам двое этих господ чем-то напоминали их. В роли помещика выступил С. Ф. Ковалик, в роли колониста – Н. К. Судзиловский, довольно хорошо владевший немецким языком. Поднимаясь вверх по Волге, они удачно избежали встреч с сыщиками и жандармами, которые на каждой остановке проверяли пассажиров».

Судзиловский спешил в Нижний предупредить товарищей об арестах. Между ними накануне состоял принципиальный разговор о судьбах революционного движения в России. Судзиловский понимал и доказывал товарищу, что в России сейчас нет условий для революционных дел, Запад же и приютит, и даст бесценный опыт, который можно применить в новой России. Но напрасно – в Самаре оба расстались: Ковалик попал в руки самарской полиции и провёл 25 лет в тюрьме, ссылках и на каторге, а Судзиловский, обозначенный десятым в списке особо опасных государственных преступников, которого по-прежнему искали всюду – в Белоруссии, на Украине и в России, чудом спасся. Отчитавшись в Одессе перед Желябовым о пережитом и поделившись мыслями о будущем, он высказал желание уехать из России. Оно было выполнено. Благополучно пройдя переправу через Прут,  Судзиловский оказался в Румынии. Так он покинул Россию. Навсегда… Хотя стремился туда всегда и приближал, как мог, это день. В 1930 году мечта готовилась осуществиться, но в поезде, мчавшем его в новую Россию, Николай Константинович скончался.

Что же было задолго до этого?

Талант медика позволил Николаю Константиновичу в новом для себя городе Сан-Франциско обрести авторитет, а чуть позже организовать грандиозный скандал по обвинению в погрязших в разврате местных священников.

Поняв, что и тут не всё чисто с моралью, нравственностью и соблюдением прав человека, Руссель покидает США и в 1892 году перебирается на Гавайи, где на купленном участке земли занимается разведением кофе, а позже и цитрусовых. Успех фермера и медицинские познания позволили Николаю Константиновичу завоевать популярность не только среди местной знати, побывать у него стремились многие путешественники, однажды визит нанес известный русский медик Боткин, а рядом с домом Русселя поселился отпрыск знаменитого английского романиста Стивенсона. Не удивительно, что когда Соединённые Штаты надумали вместо королевства образовать на Гавайях республику, то не было лучшей кандидатуры на пост первого Президента сената этой республики, чем Руссель, ставший к тому времени руководителем партии независимых и сенатором.

Однако в Штатах не могли долго терпеть проводимых им прогрессивных реформ. Судзиловский понимал, что американцы не дадут ему долго проводить их. Так и случилось – он президентствовал на Гавайях всего три года, но сделал очень много полезного для народа и государства.

Тем не менее своим государством он по-прежнему считал Россию, за событиями в которой все эти годы внимательно следил, в частности, из переписки с доктором Кадьяном. Покинув Гавайи, Судзиловский обосновался в Шанхае с целью организации вооружённого отряда для побега сибирских политических каторжан. Но внешне «красивая» и захватывающая идея не нашла поддержки у местного населения. Тем не менее грянувшая русско-японская война привела Николая Константиновича к русским военнопленным для распространения среди них нелегальной литературы с помощью матросов, одним из которых стал будущий писатель Новиков-Прибой. Это было частью задуманного им и поразительного по смелости похода сорока тысяч подготовленных революционно настроенных русских пленных в Сибирь и последующего грандиозного похода на Москву с продвижением по Транссибу и пополнением армии солдатами дальневосточных дивизий и пролетарскими отрядами.

Однако осуществить поход не удалось из-за доноса агента царской охранки  Азефа, имевшего влияние в ЦК партии эсеров, куда обратился за поддержкой Судзиловский. Естественно, начинать восстание было смерти подобно.

Отойдя от революционной деятельности, Судзиловский занялся просветительством и на страницах «Уссурийской газеты» публиковал научные и философские статьи и знакомил россиян с хорошо знакомой ему жизнью восточных народов. После смерти жены в 1910 году он взял на воспитание двоих японских мальчиков-сирот и, проникнутый ответственностью за их воспитание, не смог оставить без присмотра для путешествия в теперь уже Советскую Россию, пролетарскую революцию в которой он сердечно приветствовал.

Наконец, в 1930 году он отправился в Россию, однако смерть в дороге, на самой российской границе не позволила ему увидеть покинутую им очень давно страну… Так закончилась удивительная и невероятная, полная странствий и неожиданных поворотов судьба доктора, народника и Президента Судзиловского.                                          

Ныне, когда в современной России произошли пересмотр истории и роли в ней революционеров, можно по-разному оценивать жизнь и дела Николая Судзиловского, написавшего в октябре 1905 года очень актуальное для сегодняшней России признание: «Мы убеждаемся, что свобода, республика и демократия не мыслимы без свободы, республики и демократии экономических». Но при всех революционных воззрениях посвятившего всю свою жизнь борьбе за лучшую долю страны и